Юная нимфа

Неспокойно было на душе у дворника Антипа. Он, всегда такой эротичный  со своей метлой, умело пускающий пыль в глаза проходящим мимо деревенским бабкам, в этот день уже не мог по-настоящему, по-мужски орудовать своим инструментом.   Что-то тревожило его, и эта душевная тяжесть не ослабевала ни на минуту.  На балконе скопилось слишком много бутылок, а сегодня единственный день за шесть месяцев, когда открыт пункт приёма стеклотары. Ответственна за приём давняя любовь Антипа - продавщица в сельпо Глафира Пустохайлова, совсем ещё юная девица в собственном соку. Именно встреча с ней и ввергала нашего героя в тяжкую думу, и пульсирующие на висках вены вкупе с сине-зеленым цветом лица от беспробудного пьянства делали его похожим на слабого беззащитного щеночка. В это время тётя Люся проходила мимо Антипа и игриво пнула его каблуком по лодыжке. Острый каблук вошёл куда-то глубоко, и поковыряв им в дворничей ноге, она проследовала в направлении в сельпо. Антип похоже и не заметил этого жеста доброй воли со стороны мадмуазель Люсьен, только прошипел ей что-то матом на ушко, двинул локтем в бок и отрешился, заковыряв в носу. Сердобольная тётя Люся, всегда питавшая к дворнику почти материнские чувства, не раз докладывала на него местному участковому, обвиняя в многократных попытках изнасилования. Никто в действительности не знает, были ли эти претензии обоснованными, но фак остаётся факом – тётя Люся и вправду была, надо сказать, не промах. Её одутловатое, покрытое оспинами и крупной рябью лицо не раз ложилось на ксерокс, и произведённые на свет ксерокопии становились достоянием местных бомжей, заменяя им домашний очаг, хлеб и вино. С пещеристого двойного подбородка постоянно стекал подкожный жир, неизменно попадая на ситцевый в цветочек халатик, неуклюже запахнутый и подпоясанный старым мужским кожаным ремнём, рвущимся сразу в нескольких местах. Многочисленные выпуклости спереди делали её похожей на кормящую свиноматку. Однако никто никогда так и не отважился посмотреть, что же всё-таки там, под халатиком. Временами у неё открывалась контузия, и она принималась орать на всех страшным голосом, который в такие моменты дребезжал особенно резко.  И долго бы наш дворник стоял так посреди околицы, как дурак всё равно, если бы не вереница радостных мужиков с авоськами, следовавших в сельпо и распевающих под звон стеклотары новый сельский хит «Всех биндюжников в сарае мы лопатой порубали. Будут, твари, теперь знать, как чужую водку жрать». Антип встряхнул давно немытой головой и сплюнул через щербинку между передними зубами – предмет его особой гордости. Слюна достигла земли не сразу, повиснув на зубах в виде длиннющей капли. Антип решил не дожидаться, когда наконец капля полностью оросит землю, и засосал её обратно. Если и есть на Земле место, где в принципе невозможна жизнь, то эта была конура дворника Антипа. Проводя долгие вечера в пьяном угаре, он там редко появлялся, и услужливые соседи приспособили его домик под туалет. Зайдя в свою хибару, Антип начал судорожно сгребать бутылки и складывать их в вонючую телогрейку, когда-то щедро пожалованную ему с плеча умершего от туберкулёза предыдущего хозяина апартаментов его безмерно скорбящими родными. Несмотря на спешку, дворник аккуратно утрамбовывал тару, попутно вспоминая каждый миг, проведённый с той или с другой бутылкой. Натянув на себя драную телогрейку поверх засаленной майки и причесавшись беззубой гребёнкой, поплевав на ладонь, он зафиксировал на голове кок в стиле, который в местной парикмахерской  обозначен не иначе, как «Ну, прям как у Элвиса Пресли», взвалил на себя свою поклажу и двинул в сельпо.  Местное сельпо заменяло односельчанам все развлечения Москвы. Здесь можно было и затариться, и мужиков знакомых встретить, и продавщицу потрогать за филейные места. На витринах в разодранных целлофановых пакетах стояли всевозможные крупы, в которых уже давно завелись какие-то жучки, хлеб был разложен на полу прямо перед складом, так что продавщице постоянно приходилось помнить, что перед входом на склад ноги надо расставлять поширше. Не всегда, конечно, это срабатывало, поэтому хлебушек к полудню приобретал характерные отпечатки женской обуви. Стоит, правда, отметить, что пока это никого не смущало. Что ещё здесь было: табак, водка, бакалея, а также уже давно просроченные задничные свечи, позаимствованные Глашей у её бабки, когда она в один прекрасный день решила начать самостоятельную жизнь. Иногда эти свечи служили хорошей закуской к водке местного разлива. Хорошо под них шла и брага деда Игната. Детям их давали сосать, как леденец. Антип шёл неторопливым прогулочным шагом, боясь растревожить ценный груз. По дороге он, преисполненный романтических чувств, сорвал для своей любимой ветку акации и принялся ковырять ею в зубах. Так, без особых приключений дворник добрался до сельпо. Едва он шагнул на первую ступеньку, как из-за кустов прямо на него попёрла с прерывистым рычанием та самая Люська, которую, он повстречал ранее этим же днём. «Ах, ты кобелина! Опять к ней, да? К этой  балде ненасытной! Хабалке подзаборной!». Люсьен продолжала осыпать проклятиями ни в чём не повинную девушку, зловеще напирая на Антипа. Тот, в свою очередь, отстранялся от неё, телом загораживая стеклянное золото. В это время в самом сельпо торговля пошла на спад, и, воспользовавшись минутной передышкой в работе, Глаша решила выйти на улицу воздуху дыхнуть. Повесив на двери табличку «Учёт», она заперла на амбарный замок всех находящихся там посетителей в количестве 15 штук, в том числе женщин, стариков и детей. Вступив за пределы сельпо, она сразу же заприметила свою давнюю соперницу в деле завоевания Антипа – Люську Финогенову. Та тоже подняла на неё свои бычьи глазоньки, и по всему её виду стало ясно, что сегодня у них состоится финальная разборка. Люсьен достала из прохудившегося кармана своего вечного халатика миниатюрную зажигалку-пистолет и принялась ею размахивать.  Понимая, что для неё всё может плохо кончится, Глафира начала лихорадочно соображать, что же ей делать. Она с надеждой бросила взгляд в сторону Антипа, но тот уже бежал без оглядки в ближайший лесок, обеими руками прижав к впалой груди, словно ребёнка, свою ношу. Глафира почуяла приближение скорейшей своей погибели и покорно закрыла глаза. Тут что-то просвистело у неё перед самым ухом. Она открыла глаза и огляделась. В стенку сельпо врезался мачете. «Будешь знать, как на родную бабку разевать своё поганое хайло, говно такое!» - Глашенька услышала такой близкий, такой родной голос любимой бабули, что даже не смогла сдержать своего щенячьего восторга и прошептала ей сквозь слёзы: «Пошла, сY%@, на хY#, без тебя тошно!!!».  Вырвав мачете из стены, она с дикими гиканьем и улюлюканьем, совсем как в детстве, бесстрашно бросилась на свою обидчицу Люську и за раз снесла ей полбашки. Вытерев кровь об её халат, она, чтобы не оставлять на месте орудие преступления, метнула его обратно в бабку и на этот раз довольно удачно. Бабка с мачете, торчащим из спины, покачнулась, упала и уже на брюхе поползла восвояси. Поправив передник, Глаша решила, что ей тоже пора. Она отперла замок и принялась дальше отпускать товар всем желающим.