Мандаты

«Если что, я в туалете» - предупредила Глаша безбашено носящихся по кухне тараканов и деловито скомкала газету. Затем она снова поглядела на этот беспомощный шарик и изумлённо прочла, раскидисто шевеля губами: «Выборы депутата народного созыва намечены на …». У Глаши напряжённо забилось сердце: ведь через месяц состоятся депутатские выборы, а она даже самогонки не наварила. Чем же она встречать будет кандидатов на мандаты? Стыдно. Так, в бессмысленных скитаниях прошел день первый. Ночь же оказалась на редкость плодотворной, сны снились хорошие, и уже на утро Глаша несла выливать полнёхонькое ведёрко на дорогу перед своим домом. Приветливые лица людей неумолимо заставляли её думать только о хорошем, не забывая при этом, куда она закопала связку гранат. Глафира раскачала ведро, прицелилась и вылила содержимое себе под ноги. Подоспевшие лягушки сразу же организовали на появившейся луже маленький сабантуйчик. А одна из жаб напрыгнула на Глашу и принялась её душить. Солнце сияло над горизонтом, мужики и бабы шли на сельские работы, а Глашу душит жаба. Серьёзно так душит, со смыслом. Нет, сейчас не время быть мягкотелой! Глаша встряхнулась и дёрнула жабу за лапку. Та закричала. «Могло быть и хуже» - наконец, вымолвила Глаша, пряча в карман перочинный ножик. Вырезав таким образом всё лягушачье семейство, она, радостно размахивая ведром и стараясь не оборачиваться, побежала домой. Однако сидящий на скамейке вдоль забора дед Серафим заставил её остановиться. Вечно пробивающаяся сквозь спутанную бороду деда ухмылка говорила о том, что Серафим испытал в своей жизни много трудных трудностей. Лишившись обеих ног ещё в японскую, он добровольно обрёк себя на сидение вот на этой самой скамейке, потому что идти ему было некуда да и не на чем. Он спрятал свою телегу с лошадью, когда над Священной Русью нависла автогражданка. Вообще из всей этой истории выгоду извлекли только заезжие узбеки, которые, искусно запудрив мозги местному участковому, автоматически получили гражданство. «Слыхала я, что выборы на носу» - завела этот нудный разговор Глафира, которая всегда считала себя человеком общительным. «Да жульё все, ворюги» -  принялся орать дед, брызгая слюной. – «довели державу до разорения вселенского! Не то, что раньше! Бывало…». Глаша решила, что ни за что не будет слушать речи такого подлого старца. Да как он может такое говорить?! Ослеплять политическую бдительность призывами всеобщего бойкота! «Не бывать этому», - твёрдо решила она, набрала полный рот керосину и вспрыснула на деда. Зажжённая спичка помогла завершить начатое. Потом она ещё немного погрелась у этого уютного импровизированного костерка и поплелась прочь. А дома её уже ждали обклеенные агитками окна. Глафира с жадностью набросилась на них и принялась за скрупулезное чтение. Что больше всего её поражало, так это царящая справедливость. Ведь каждый кандидат может иметь возможность представить широким массам потенциальных избирателей свою программу, показать всем своё лицо и подать голос. Вот так, хороший мальчик. И тут её взорам предстал призыв собственно самого избирательного комитета: «Господа доярки и проч.! Вы обязаны отдать свой голос только за одного из представленных кандидатов, либо проголосовать против всех». «Против всех» - повторила Глафира, пытаясь сглотнуть подступивший к горлу комок желчи. – «А где ж его агитка-то?». Глаша принялась шарить глазами по висящим бумажкам, стараясь нащупать кандидата Против Всех,  но в ужасе его не находила. Она вся покрылась мелкой дрожью и подслеповато посмотрела на полуденное солнце, стараясь унять одолевающее её чувство голода. Вот что Глафира решила, провалявшись два последующих дня с лихорадкой: «Я непременно разыщу этого кандидата, узнаю о нём побольше и сама нарисую с него плакат на тесёмке. Хочу, чтобы народ узнал о нём как можно больше, пусть оценит его…». Тут Глаша сумрачно начала осознавать, что влюбилась. Поняв это, она покраснела, как пол-литровая банка томата, кокетливо задрыгала бровями и принялась переступать ногами, как загнанная лошадь. Всю новую неделю она пыталась собрать информацию про кандидата по Интернету. Хотя нет, это она опять провалялась с лихорадкой. Вот уж лихорадит как некоторых!… Тем временем гигантский маховик предвыборной кампании набирал обороты. Кандидаты один за другим съезжались в деревню Алупка и смущённо объясняли людям, почему голосовать нужно именно за них. Один из них, Дребедентьев Никита Силантьевич, выступая перед собравшимися сразу открыто заявил: «Я ваш гранд амиго!». Мол, большой друг он им, по-испански. Эти слова явно произвели сильнейшее впечатление на собравшихся. «За драндамигу! За драндамигу!» скандировала толпа, подбрасывая вверх шапки. Никита Силантьевич являл собой яростного либерал-монархиста, в бумажнике которого наряду со стодолларовыми купюрами неизменно лежал потрепанный портретик невинно убиенного Лейбы Давидовича Троцкого. Другой Лейба Давидович – Загорулько, штурмовал сельпо, обещая нести в массы бесплатный самогон сегодня вечером. Каждый свой новый тост он начинал словами: «Дарагие р-рассияни!…», в глубине души надеясь когда-нибудь их обессмертить.  Затем он опрокидывал себе на брюки рюмку и удовлетворённо крякал, спеша поскорее занюхать это дело. И ведь было чем! Собравшиеся жители Алупки столпились вокруг колючепроволочного ограждения, и отделявшего как раз таки электорат от длинного банкетного стола, по праву принадлежащего их кандидату, и цедили слюни. Лейба Давидович мерно прохаживался вдоль разнокалиберных яств, поминутно опуская хорошо прожаренные куриные крылышки в вазочки с чёрной икрой молодой белуги. Несколько поодаль предусмотрительно дежурила бригада «скорой помощи», так как многих из присутствовавших хватал и уволакивал в своё тёмное и гнилое подземелье старик Кондратий.  Кандидат под счастливым и многообещающим номером три, Михайло Бздумный, поехал целовать младенцев в церковь. Сам он был человеком в высшей степени некрещеным, эдаким атеистом в кубе, неверующим в энной степени, однако местная церковь манила его к себе своими золочёнными крестами, которые, по его уразумению, могли бы послужить неплохими приёмниками спутниковых сигналов для его мобилы. Но совсем чтобы неверующим Бздумного назвать всё же было нельзя. Это было бы просто неуважительно. Растянувшись на диване, он частенько ощущал свою близость к буддистам, своим оппонентам и должникам по бизнесу он уже давно объявил джихад, ну а имя Конфуция он вспоминал, когда нужно было срочно придумать какое-нибудь ядрёное ругательство. Так что картина была такова, что все оказались чем-то заняты. И лишь Глафира пятые сутки валялась в постели и задумчиво грызла сухарик.  Вкус специфический! Вдруг стёкла в окнах отрывисто задрожали (Глаша напряглась), люстра под потолком заходила ходуном (выронила сухарик), затем всё стихло (принялась грызть другой). Тут дверь распахнулась, и в комнату вошёл очень тёмный человек. Он стал пугливо озираться, словно искал кого-то. Наконец, он остановил свой взгляд на прячущей столовое серебро Глаше.  «Пронюхал я о том, что ты ищешь меня» - произнесённая им фраза гулко покатилась затоптанному половику прямо к Глаше. «Не отпирайся – мне про тебя всё доложили» - он пресёк всяческие попытки Глафиры побожится на животворящем кресте, что она-де тут совсем не при делах. «Вы… вы кто? » - Глаша еле справлялась с волнением и диким страхом не продлить свою никчёмную жизнь ещё на пару десятков лет (в главе первой мы узнаём, что ей это всё-таки удалось).  На это вошедший ей ответил: «Ну как же-с. Я кандидат в депутаты народного созыва Против Всех. Неужели ты не узнаёшь меня? А я так старался. Даже надел свою лучшую шляпу». Глафира тщетно пыталась разглядеть лицо незнакомца, но оно было тёмно и расплывчато, как в тумане. «Наверное, всё из-за шляпы» - догадалась она. Когда она прошли к столу и откупорили бутылочку можжевеловой, Глаша поняла, что ей как-то легко с ним и приятно в общении. Она бы пожелала, чтобы этот чудесный разговор не заканчивался никогда. Против Всех поведал ей историю своей жизни, которая невооружённому взгляду могла бы показаться очень грустной, на самом же деле она душераздирающе печальная. Новоявленный кандидат Против Всех родился в небольшом городке Энске одноимённой губернии и рос зуброватым смышлёнышем. Он с ранних когтей почувствовал, что хочет быть у руля. Сел на трамвай да и поехал до столицы, чтоб за мандат побороться. Да только регистрировать его долго не хотели, потому что на фотокарточке его лицо получилось каким-то смазанным, даже честных глаз не видно. Как такому депутату народ-то верить будет.  Негоже с ранья от народа правду утаивать. Но, как водится, подмазал кого надо, да и приехал в Алупку, набирать электорат. «Да, кстати, пока не забыл. Назначаю тебя главой моего алупкинского избирательного штаба» - добавил он. Глаша с сожалением узнала, что Против Всех имеет жену и двоих детей подросткового возраста (включая и жену).  Ходят они в одну из престижных школ города, однако из-за отсутствия видимости лица, на утренниках поют лишь бэк-вокалом позади Насти Отстоцкой – известной на всю школу запевалы (хотя из первой главы нам так и не удалось узнать, как она кончила). И последнее, о чём неприлично долго сокрушался Против Всех, было сплошное однообразие портретов его гинекологического древа. Да и из детей у него все дочки – некому фамилию передать. «Только от тебя, Глафира, зависит – попаду я в историю Россеи или нет. Я тебе одно скажу – в анналах истории такого, как я, ещё не было» - высокопарно рявкнул он и помчался на вокзал весьма наигранно бросаться под поезд. Тщательно переварив весь этот разговор не без помощи той самой газеты, с которой и началась вся эта массовая истерия, Глаша во имя закладки основы для избирательного фонда своего кандидата, устроилась торговать пакетами возле здания почты. Работа эта, как известно, общественная, приходится помногу и часто общаться с людьми, поэтому она позади себя водрузила транспарант с речёвкой, которую, кстати, сама же и придумала: «Голосуйте за нашего кандидата! С ним вы попадёте в анал истории!». Так она проагитировала  вплоть до самого кануна выборов, яростно отстаивая честь и достоинство своего шефа. А накануне, как водится, шло бурное отмечание проведения демократических выборов, которые станут кульминацией всего прошедшего и весьма напряженного месяца. Выпили столько, что проболели весь следующий день, так что ни один из односельчан на избирательном участке так и не оказался. Даже если кто и заходил, избирательная комиссия всё равно бы не пожелала бы вылезать из-под стола. А как же подсчёт бюллетеней? Когда стали считать, про Алупку уже и забыли давно. Кстати, победил…