Чудо

Смрад, грязь, тухлятина, цепни, слепни, тараканы, крысы…. Сегодня над помойкой светил юный месяц, пытаясь задеть остриём своего серпа одну из молоденьких звёздочек. Необыкновенно тёмное небо настойчиво давало понять, с кого всё-таки срисовал свой квадрат Малевич. Тётя Глаша по обыкновению проводила вечерний осмотр мусорных куч, живописно расположившихся на окраине посёлка Алупка, аккурат за её домом. Воображая себя феодалом, получившим в личное пользование надел землицы русской, она то и дело подбирала комья земли, и, растерев их между ладоней, пыталась оценить букет. Учуяв ароматы молодости, она забывала про возраст и, скинув пожелтевший от пота халатик, гарцевала подобно хромоногой лани, пугая крыс и кошек. Ля-ля-ля… Ля-ля-ля... Жировые сладки хлюпали в такт давно забытой мелодии, услышанной когда-то на затёртой пластинке Федора Ивановича Шаляпина, а безвозвратно утерянные в слипшихся ягодицах трусы издавали потрескивание, немедленно подхватываемое лёгким ветерком и уносимое куда-то далеко-далеко отсюда. В порыве танца Тётя Глаша смачно скользила по плесневелым отбросам, неуклюже пытаясь изобразить какое-то дикое па. Неистово размазывая кучи по земле, она изредка останавливалась, слушая как нервно стучит её обветшалое сердчишко – достойный экспонат для кунсткамеры. Наконец, совершенно изнеможенная полуживая с потухшими глазами Глафира падала на земь, при этом бешено смеясь. Хватаясь высохшими руками за бесформенные колени, она мотала ими из стороны в сторону, смешав свои ароматы со здешними и снова оценив букет. «Мббррраагггггггг!!!», - что-то внезапно заклокотало в её горле, похожее на звуки одобрения проделанной работы. Хлюпающе-булькающие звуки пытались пробиться сквозь разнородную массу, отложившуюся на стенках  пищевода и гортани, где, видимо уже навсегда погребён когда-то живой и чарующий голосок юной нимфы. А ведь она пела в балете… Как же время летит, господи! Сколько же знатных кавалеров пытались облобызать её во все места, торопливо ища по карманам (чужим) контрацептивы. Было время! Были нравы! Чёрт.… Когда колени переставали скрипеть, она задерживала дыхание, пытаясь насладиться предрассветной тишиной, лишенной петухов и почтальонов. Кто знает, сколько уже ночей она проводила так – на свалке в одних драных рипитузах, но именно эта ночь ей почему-то казалась особой, таинственно близкой и по-летнему тёплой. Нет! Эту ночь она должна запомнить! Она силилась понять: «почему?». Ища глазами смысл жизни, она понимала, что она, увы, не тот человек, который спасёт мир и победит всеобщий маразм. Она со своим-то едва справлялась. Зачерпнув в посиневшую ладонь побольше зловонной жижи, а в другую взяв обглоданное временем топорище, она, тем не менее верила в эти символы власти ну уж совсем местного масштаба – свои скипетр и державу. «Что-то должно случиться, что-то должно случиться», - казалось, заверещали вечно запуганные помойные крысы, начавшие уже было выбираться из своих надёжных укрытий. Она приподнялась.  «Бл%! Всем назад! Назад, я сказал!»  Вдруг в небе что-то засияло и  заискрилось. Стало вокруг светло как днём. Чудо! Это чудо! Небеса посылают ей чудо! Только ей!!! Она вскочила, пытаясь в прыжке разлепить склеенные гноем глаза, и принялась истошно орать на все голоса. Гигантские искрящиеся шары вдруг огненным дождём посыпались вниз. Тётя Глаша издала свой последний вопль, потеребила волосы и упала ниц. Нет, навзничь… Ой, ниц… Блин, да где там лицо-то!?  Когда она очнулась, было уже утро. С ним пришли и петухи, и почтальоны, и дяденьки в белых халатах. Суетливо уложив тело в спецмешок и застегнув на нём молнию, врачи сунули его в машину к остальным и увезли  на место его последнего пристанища. Да! Сдохла ваша тётя Глаша! Сдохла! Пришиб её падавший кусок от отделившейся ступени ракеты! Чудо, блин. Нашли чудо над небом Архангельской области, вашу мать! А что же касается слов «когда она очнулась»… Да не очнулась она. Сдохла. Точно сдохла.